В начале августа меня постигла ещё бóльшая беда – заболел Витя скарлатиной. Положили его в Каргаполье в новую больницу. Я к нему ходила через день, но меня в палату не пускали, смотрела на него через стекло окна. Ему было очень плохо, но около него никого не видела медработников. К нему не пускали, так что помочь не могла. Приходила из больницы всегда очень расстроенная, а тут ещё сестра хозяйка давала одну работу за другой.
      И вот стараюсь выполнить её поручение – белю нашу комнату старших девочек. Прибегает моя подружка по детдому Зина Ибрагимова, она по национальности татарка и чудесный человек каких мало и закричала так, что я чуть со своих подмостков не упала. Говорит: “Я добелю, а ты поезжай в больницу, тебе Карюху запрягли, Вите стало хуже”. Ольга Васильевна сунула мне кулёк с конфетами, и я побежала, кое-как повытирала мел на лице и руках.
      Лошадь Карюха меня хорошо знала и слушалась, неслась быстро. Я её у больничного забора привязала, но видимо плохо. Забежала, а Витя лежал один в большой комнате и уже начал заговариваться. Как будто меня узнал и говорит: «Маня, у меня под подушкой конфетки, возьми». «Витенька, братик, вот я тебе привезла от Ольги Васильевны конфетки» – говорю я. Он взял кулёчек, а тут Карюха отвязалась от забора и я побежала её привязывать. Прибежала, а Витю уже накрыли простынёй и меня к нему не пускают. Он умер, пока я бегала за лошадью.
      Витю унесли, я не помню, сколько просилась к нему, но всё было напрасно. С этой печальной вестью как-то добралась до детдома. Ольга Васильевна давала распоряжения о подготовке к похоронам, и всё время была около меня. Утром всё приготовили и всем детдомом пошли на похороны Вити.
      Нет слов, какими бы можно было выразить благодарность тем людям, которые всё, и с душевной добротой, сделали для похорон моего любимого, единственного братика Виктора. А Ольга Васильевна, это куда больше, чем родной человек.
      Когда хоронили брата, я совершенно себя не помнила. И много месяцев прошло, Зина мне некоторое рассказывала, что если бы не она и многие другие люди меня пришлось бы вытаскивать уже из его могилы. Вот так, я потеряла последнего родного человека нашей семьи. Спасибо, в детдоме ко мне отнеслись с большим сочувствием. Я почти ежедневно ходила на могилку к Вите и возвращалась больной. У Ольги Васильевны своего горя хватало, но она всегда относилась внимательно.
      Николай Николаевичу дали 10 лет, в общем, приписали многое, в чём он не был виновен. А уж как, Ольга Васильевна, зная его все дела, мысли с которыми он жил и трудился не жалея сил и здоровья? Такого человека сделали арестантом, как она это переносила, диву даешься.
      Я пошла в 7-ой класс и тот план, который мне нужно было выполнить за лето, остался на листе. У меня очень плохо с английским, математикой, да и по другим предметам стояли отметки с завышением, из-за чего мне надо много работать.
      После смерти Вити настроение было подавленное. Тут ещё в детдоме ухудшилась дисциплина у воспитанников, да и сотрудники стали халатно относиться к своим обязанностям. Ольга Васильевна ежедневно теряла свой авторитет не только среди воспитанников, но и сотрудников. Она мне часто говорила, что будет увольняться. Воспитанники детдома стали хуже учиться и вести себя, процветало страшное сквернословие. Мальчики из старшей группы матюкались даже при воспитателях.
      Вася Пришвин – Пат, начал ухаживать за моей подругой Ниной Черепановой и ей я часто передавала от него записочки. Вася и Нина были одногодки, им было по 16 лет, я от них младше на три года. Вася в связи с дружбой с Ниной сам как-то изменился в лучшую сторону, но в детдоме порядок и он не мог восстановить. Они почувствовали свободу и не признавали ни старшего, ни младшего. Творили такое, что детдом, похоже, превратился в колонию.
      Пришёл работать новый директор, который больше занимался строительством и мало уделял внимания жизни детдомовского коллектива. Мне порой казалось, что дисциплина и хороший порядок в детдоме держались на четырёх основных тружениках: Николай Николаевиче, Ольге Васильевне, Герасиме и тёте Паше, которую называли старший повар.
      Тётя Паша последнее время очень изменилась, какая-то стала печальная и тихая. Она работала поваром и в приюте, вместе с нами приехала в Черепановский детдом. Там в приюте большинство детей недавно потеряли родителей, может поэтому были нормального вида, а мы с Витей долго мучились в бегах с родителями, да и, оставшись сиротами, много перенесли такого, что чудом остались живыми. Вид у нас был мало сказать жалкий и тётя Паша добрая душа, нам сочувствовала и часто старалась, чем ни будь подкормить. Когда все уснут, она сунет мне пару варёных картошек или свеклы, а иногда и по маленькому, нам с Витей, кусочку хлеба. Ведь в приюте кормили два раза в день и давали по сто граммов хлеба, всего 200 грамм. Если утром каша, то вечером – по тарелке супа. Все дети голодали, ну а мы с Витей особенно, так как были страшно истощены.
      Здесь, в детдоме, чтоб улучшить дисциплину, назначили Васю председателем Совета. Он хорошо возглавлял ребят на плохие дела, а вот их повести к лучшему, у него не получалось. Лично ко мне все эти дебоширы относились нормально и тот же Пат – Вася, тем более, когда стал встречаться с моей подружкой, Ниной. Моя подруга Нина так хорошо повлияла на Васю, что он, в конце концов, совершенно изменился во всех отношениях, усердно помогал воспитателям и в первую очередь Ольге Васильевне, ведь она предложила его кандидатуру в председатели Совета детдома.
      Вместо Герасима работал человек молодой, сравнительно, и числился уже не конюхом, а завхозом. Того порядка, который был при работе неграмотного Герасима ни там, где держали скот, ни во дворе, складе не было. Дежурства по уходу за лошадьми, коровами не было, но я всё равно часто заходила к своим подопечным да к другим. Без Герасима они тоже сироты.
      И вот новый директор, стал нас часто собирать в столовую, это была самая большая в доме комната и там проводили собрания. Здесь мы слушали выступления по радио Надежды Константиновны Крупской. Тут было решено поставить первую в детдоме ёлку встречи Нового 1937 года. В конце декабря нас собрали в столовой, чтобы дать выступить приехавшему из Челябинска представителю от государства, как он сказал.
      Это был человек не молодой, но говорил хорошо и главное убедительно. Он сказал, что Советской стране нужно молодое квалифицированное рабочее пополнение. Потом обратился к нам как детям государства, предложив согласиться учиться в фабрично-заводском училище Челябинского тракторного завода. Начало занятий со 2-го января 1937 года, учиться два года из них первые пол года заканчивать седьмой класс, а затем, специальные предметы и практические работы по выбранной профессии в мастерских ФЗУ ЧТЗ.
      Это было рассчитано, как я узнала позже на тех детей, которые в 7-ом классе считались переростками. Например, Васе было около семнадцати лет, там были ещё два мальчика тоже семнадцатилетние. Меня это не касалось, так как мне шёл четырнадцатый, а вернее тринадцатый. Когда я подняла руку, то Ольга Васильевна даже изменилась в лице, и это лицо её, всю свою жизнь вспоминала. А раскаиваться в этом своём поступке приходилось часто. Разнарядка Области была на четырёх человек мальчиков, но из всех детей, согласились только три мальчика и я, одна девочка.
      У нас после подписи документов о согласии ехать учиться в ФЗУ, был очень неприятный разговор с Ольгой Васильевной. Но мне, почему-то, хотелось уехать из детского дома, хоть куда, а это Челябинск – город, где родилась. Потом, я узнала, что Ольга Васильевна провела встречу Нового года, и после нашего отъезда вскоре уволилась с работы в детдоме.
      Мы хорошо бы попраздновали на ёлке, но случился пожар, так как игрушки были сделаны детьми из бумаги при том много ваты и зажжённых свечей. Всё начало сильно гореть, но на всякий случай было много припасено воды и ёлку залили. Мне, с самой верхушки, Вася достал букет красивых бумажных цветов, и я их увезла в Челябинск.
      Прежде, чем уехать, мы с подружкой выпросили лошадь у завхоза и поехали попрощаться с Витей. Но на могилку, даже к кладбищу, было нельзя из-за снега пройти и пришлось издали попрощаться.
      Нас, всех четырёх, хорошо одели во всё новое. И опять, тот бухгалтер, нас сопровождал и смеялся надо мной, вспоминая поездку в Артек.